Сожженные мосты. Часть 7 [СИ] - Александр Афанасьев

— Сэр, позвольте заметить, что у меня имеется в наличии дипломатический паспорт, а я что-то не знаю о том, что сотрудники посольства обязаны регистрироваться в минюсте.

— Сэр, вы хотите сказать, что вы прибыли сюда в качестве сотрудника российского посольства?

— Именно это я скажу в суде.

Генеральный атторней какое-то время раздумывал, молча, потом кивнул, признавая во мне достойного противника.

— Хорошо. Вы имеете какое-либо отношение к российской разведке сейчас?

— Сэр, на этот вопрос я так же не могу ответить.

Потому что не знаю ответа — достойный повод не отвечать.

— Вы прибыли сюда, с намерением нанести вред Североамериканским соединенным штатам? — в лоб спросил меня Фрей.

— Нет.

— Вы владеете информацией, имеющей отношение к национальной безопасности Североамериканских соединенных штатов?

— Да.

— Вы вышли на контакт с лицами, работающими на правительство САСШ с тем, чтобы передать эту информацию?

— Да.

— Вы можете сообщить ее нам?

— Да, сэр, могу. Если вы те, за кого себя выдаете.

Генеральный прокурор уже с явным раздражением достал свое удостоверение — оно у него выглядело как пластиковая карточка — перебросил его мне.

— Мы вас слушаем, господин Воронцов.

— Информация заключается в том, господа, что у нас есть серьезные основания полагать, что лица, имеющие отношений к террористическим организациям, проповедующим агрессивный ислам, ввезли на территорию Североамериканских соединенных штатов одно или несколько ядерных взрывных устройств с намерением совершить с их помощью террористические акты на территории САСШ. Это все, что мы имеем вам сообщить.

— Мы — это кто? — сразу спросил Фрей.

— Мы — это Морской генеральный штаб Российской Империи — отговорился я — так получилось, что эта информация попала к нам.

— Передача нам этой информации санкционирована властями Российской Империи?

— Да, иначе бы меня здесь не было.

— Почему именно вам поручили передать эту информацию?

— Я вызвался добровольцем.

— Эти ядерные взрывные устройства были похищены с ваших складов? Они принадлежали вам, военным структурам Российской Империи?

— Нет, это самодельные устройства.

— Каким образом вам стала известна эта информация?

— Сэр, на этот вопрос я так же не могу ответить.

Генеральный атторней покачал головой, пододвинул к себе диктофон.

— Запись прерывается по техническим причинам, четырнадцать двадцать одна. Вы понимаете, сэр, что у нас нет ни малейшего основания, вам верить?

Еще бы…

— Да, я это понимаю.

— Поставьте себя на мое место, заметьте — именно на мое, я не буду говорить в целом. Только что я едва ли не час был вынужден выслушивать густо пересыпанные ложью препирательства двух организаций, у каждой из которых в обязанности входит борьба с террористическими проявлениями — это при том, что дело очень скользкое. Некий Борух Михельсон, адвокат из Нью-Йорка подал жалобу на то, что неизвестные лица ворвались к нему в дом, ударили по голове, пытали его электротоком, угрожали утопить. Потом в дом опять таки без приглашения вошли сотрудники ФБР — но вместо того, чтобы освободить его и арестовать злодеев — стали угрожать ему оружием и требовать информации, при этом, угрожая так же изнасиловать его. Один из сотрудников ФБР по его описанию — подозрительно похож на вас…

Мне это надоело.

— Разрешите, сэр. Что касается Боруха Михельсона — позвольте отметить, что я был в том доме, и не только был, но и помог мисс Эрнандес произвести арест вломившихся к нему в дом неизвестных. Эти неизвестные пробыли в офисе АТОГ около двух суток, и потом их увезли согласно предписанию, выданному федеральным судьей. Я не знаю, что написал в жалобе Михельсон — но сотрудники ФБР и АТОГ не только не угрожали его сделать женщиной, но и спасли его от настоящих преступников, чему я был свидетелем.

— Что вы делали десятого сентября прошлого года? — внезапно спросил Дэвидсон.

— Не помню.

Я и правда не помнил. Тогда в Санкт Петербурге был полный бардак, все готовились к переезду двора в Константинополь, шумели последние летние балы, и мало кто из дворян смог бы точно вспомнить, что он делал в этот день год назад.

— А я помню… Это было чертовски хорошее утро, господин Воронцов. Я проснулся, позавтракал диетическими хлопьями и молоком с пониженной жирностью, потому что проклятые врачи больше не разрешают мне есть нормальные хлопья и пить нормальное молоко, а не эту крашеную водицу. Потом я взял документы — с утра было несколько совещаний, а документы я всегда к ним готовлю с вечера — и поехал на работу, стараясь успеть, пока пробки не закупорят кольцевую. Приехав в министерство, я собрал нескольких специалистов, и мы начали думать относительно того, нельзя ли предъявить уголовные обвинения нескольким нечистым на руку дельцам, изрядно нагревшим руки на лихорадке доткомов[49]. А потом ко мне в кабинет ворвались несколько полицейских, охранявших меня, и сказали, что по Нью-Йорку нанесен удар. Помню, я тогда сильно разозлился и сказал — какой еще ко всем чертям удар? — а они сказали — сэр, включите телевизор, и вы все увидите! Я включил — и мы все увидели, как от «близнецов»[50] поднимаются столбы дыма, черт это были такие столбы дыма, что они поднимались до самого неба. А потом сказали, что горит Пентагон и надо эвакуироваться ко всем чертям, пока террористы не нанесли удар по Белому дому, по Капитолию или чего доброго по атомной электростанции. Мы начали сматывать удочки на машинах, а многие в Нью-Йорке сматывались пешком. Это был настоящий исход мистер Воронцов, исход из подвергшегося внезапной, жестокой и ничем не спровоцированной атаке города. Если вы думаете, что я сказал вам, чтобы вызвать в вас чувство стыда и желание сотрудничать — вы ошибаетесь. Кто-то сказал, что после 9/10 бы никогда не станем такими как прежде — и это так. Мы перерождаемся, господин Воронцов, и я вижу это своими собственными глазами, и не только вижу, но и перерождаюсь сам. Когда я учился в Гарвардской школе права — я думал что права человека, права личности священны и никакая государственная необходимость не может оправдать их нарушения. Сегодня я выслушиваю историю о том, как известного адвоката привязали к стулу и пытали током, чтобы получить ответа на заданные вопросы — и странным образом, во мне это не вызывает гнева и желания наказать негодяев. Мне не нравится то, во что я превратился, господин Воронцов, и мне не нравится то, во что превратилась наша страна. Но она, по моему мнению — все же имеет свои хорошие стороны, североамериканцы остаются североамериканцами. И одна из наших хороших сторон заключается в том, что мы не любим играть в тайные игры. Мы осуждаем тайные игры и тайную политику, и хотя есть люди, для которых это жизнь — большинство североамериканцев не таковы, нами нужны простые, честные и понятные правила игры. Если вы действительно хотите нам помочь, господин Воронцов я бы попросил вас выложить карты на стол. Если же нет — боюсь, я вынужден буду попросить вас немедленно покинуть мою страну. Справимся сами.

Как ни странно — отправляясь сюда, никто не оговаривал, какую информацию я могу раскрывать, а какую — нет. Я просто дал в свое время стандартную подписку о неразглашении, и когда меня «принимали» в МИД — в числе прочего я дал еще одну расписку, более подробную. Но так: любое элитарное государство строится на то, что элита знает, что нужно делать и делает это, и брать на каждый случай расписку о неразглашении — значит серьезно оскорбить дворянина. Теперь решение предстояло принять мне — какую часть информации следует выдать, какую — приберечь, и чем это может закончиться. Самый главный риск — я не уверен был в том, кто сидит передо мной и на какой стороне он играет. Наивные люди думают, что разведка знает все и про всех — но на самом деле это не так. Ни одной из российских разведслужб, например, так и не удалось точно установить, кто на самом деле был организатором событий 9/10 и что хотели сказать террористы, направляя огромный самолет на переполненное людьми здание. Любой террористический акт — это, прежде всего вызов и совершающий теракт террорист хочет что-то сказать всему миру. События 9/10 были страшны тем, что как раз мотив то и не удавалось установить. Что же касается версии, что это подстроили сами североамериканские власти — она не выдерживала никакой критики. За редким исключением американцы органически не способны к тайной деятельности, и если кто-нибудь задумал бы такое — никакие расписки, никакое ограничение круга посвященных лиц не защитило бы информацию, как мешок не защищает шило. Единственно, что мы знали точно — что мы этого не делали.

— Сэр, я бы хотел, чтобы диктофон оставался выключенным.